Главы

НАМАСТЭНЬКИ БУЛЬ

ДИАЛОГИ

А я всегда считал, что изучение жизни не может быть полным, если  должное внимание   не  уделено обоим аспектам жизни:  дневному и ночному. Для меня   ночь — продолжение дня,  и отношение к ней должно  быть столь же добросовестным, как   и к ее ранней половине, когда лу­чи солнца освещают сей мир.

Я обязан подобной концепцией дня и ночи тому вре­мени, когда наш деревенский доктор возвратился из-за границы в Индию. Он частенько заявлял, что в возрасте сорока пяти лет имел стаж работы в области медицины, равный пятидесяти годам. Его собеседники, разумеется, бывали обиты с толку подобной запутанной арифметикой. И он разъяснял, пожимая плечами: «Я начал практико­вать в зрелом возрасте — двадцати лет от роду. Работал я день и ночь. Это дало мне двадцатипятилетний стаж в течение дня и еще двадцать пять лет стажа в течение но­чи. Что в целом дает как раз пятьдесят лет». Обратите внимание: пятьдесят в сорок пять. Чудодейственная кон­цепция, не так ли?

Как говорит несуществующая пословица, на вопросы, о которых молчат путеводители, находят ответ ноги турис­та. Я отбросил в сторону туристские проспекты и отважился ринуться  в  неизвестное.  Я     решил   «открывать»   ночную

жизнь Киева сам, без гидов, твердо веря, что должна же она все-таки существовать. Начал я свои скитания неза­долго до полуночи.

И в самом начале должен признаться, что был слегка разочарован. Даже после многочасового пояска я не смог найти ночного клуба, где я мог бы сесть за столик и, по­тягивая шампанское, завязать диалог, в го время как мои слипающиеся глаза уставились бы на ослепительных девиц, исполняющих стриптиз. И не только этого. Я не смог найти и бара, где я мог бы сидеть до рассвета И смотреть сквозь кольца табачного дыма на красавиц с затуманен­ными глазами. Правда, бары я смог обнаружить в изоби­лии. Но сразу же после одиннадцати часов вечера в баре гас свет.

На улице было достаточно неоновых огней — верный признак существования ночной жизни на Крещатике. Каш­таны и липы отбрасывали огромные тени на тротуары. Дул легкий ветер. То и дело проносились такси, проскаль­зывали троллейбусы. И было множество народа. Такое множество, словно вы на ярмарке. Нет, не го. Такое мно­жество, словно толпы народа расходятся после окончания большого митинга. И опять-таки не то. Такое множество, словно только что закончился футбольный матч. Нет, не то. Опять мне не удается передать верное впечатление. Такое множество, словно здесь сейчас сошлись вместе все те люди, которых вы видели за целый день!

Но во всем этом есть одна особенность. Народ здесь был спокойный, степенный. Никто не шел один. Преиму­щественно здесь прогуливались группами из двух, трех, четырех человек. Были даже группы из двенадцати и бо­лее человек. Одни разговаривали вполголоса, другие гром­ко спорили, третьи ограничивались шепотом. Некоторые шутили, смеялись, хихикали. Время от времени кто-то из группы говорил нечто озорное и, подзадоривая других, убе­гал, вызывая остальных на погоню за ним или за ней. Совсем как на некоторых украинских фольклорных кар­тинках, при входе в метро подвижные старушки продавали букеты цветов.

Среди вышедшей из метро группы людей мне попалась пара, танцевавшая. твист. Мелодия вырывалась из тран­зисторного приемника, висевшего на плече юноши.

Оглавление