СЛОВО О ЖЕНЩИНАХ

взглянул на жену и горько усмехнулся.

—   Мы   свое   давно   отговорили,— откликнулась    она,

вновь подавив тяжкий вздох, и неопределенно махнула рукой.

Мы замолчали. Я больше не осмелился нарушить эту гнетущую тишину. Нарушила ее сама хозяйка.

— Случилось это в сорок втором году,— тихо вдруг начала она. Ее голос был наполнен таким чувством тоски и одиночества, столько в нем чудилось нежной грусти, столь неожиданной в этой суровой женщине, что сердце мое сжалось, почуяв недоброе. Я взглянул в ее лицо. Оно преобразилось. Вены на лбу набухли, как набухают они во время тяжелых раздумий. Морщины неожиданно просту­пили более рельефно и сделали ее гораздо старше.— В то время,— продолжала она,— мой муж, три наших сына и я оказались на клочке земли, которую мы называли «Малой землей». Это был партизанский район, в котором правила наша, Советская власть, существовали наши колхозы. Со всех сторон партизанский район был окружен фашистами. Но они долго не могли ничего сделать с нами. Да и как сделаешь? Кругом густые леса, глубокие непролазные бо­лота. Да и оружия у нас было немало.

Но вот пришла осень. Лес оголился. Землю покрыл снег. Реки стали. Вот тогда-то немцы и решили бросить в бой эсэсовцев, чтобы разделаться с нами. На нас пикировали самолеты. Бомбили. Обстреливали из пушек и пулеметов. Истекая кровушкой, голодая и недосыпая, сжав зубы до боли, мы не выпускали из рук винтовок и автоматов. Но вражеское кольцо вокруг нас неумолимо сжималось, пока мы не оказались загнанными в наше последнее убежище — болото.

В ту ночь, часов так в одиннадцать, мы все зашли по шею в болото, все тысяча двести человек. Я уже говорила, что с нами были три наших сына: Иван — ему минуло в то время пятнадцать лет, четырнадцатилетний Петр и Ки­рилл, которому тогда едва исполнилось десять месяцев, моему крохе, моему последнему ребеночку.

Речь ее прервалась, она задыхалась от волнения. Раза два я .услышал приглушенное всхлипывание. Я тихонько от­вернулся. А когда снова взглянул на нее, ее глаза, казалось, горели. Хозяин сидел неподвижно, смежив веки. Лишь ру­ки его, покрытые густыми седыми волосами, непрерывно двигались по краю стола, не находя себе покоя. По лицу женщины пробежала легкая дрожь. Или, может быть, мне так показалось.

.,. — Ему было десять месяцев, моему коханому, частичке моего сердца,— продолжала она.— И вот мы стояли два часа по шею в этой холодной воде, и все это время я дер­жала Кирилла на вытянутых руках над головой. О, боже мой, боже! Я знала, что буду стоять так всю жизнь, если потребуется, только бы он остался жив. Было темным-тем­но и тихо-тихонечко. Командир уже отдал нам приказ ухо­дить в лес. Как вдруг мы услышали вдали лай собак. Вна­чале этот лай даже успокоил нас. Я подумала, что лают за­блудившиеся псы из какой-нибудь нашей деревни. Но уже через минуту мы поняли, чьи это лаяли псы. То были ов­чарки гестаповцев, гнавшихся за нами. Мы замерли. Тыся­ча двести человек. Старики и старухи. Мужчины и женщи­ны. Мальчики и девочки. И один грудной ребенок. Мой Ки­рилл, которого я держала на вытянутых руках высоко в небе и смотрела на него, звездочку мою ясную.